Христианство и духовный хлеб. Часть-1

В серии "Христианство и духовный хлеб" я решил сделать перепечатку наиболее интересных постов из дискуссии, открытой участником crunk на одном форуме (тема находится в ветке, которая недоступна для чтения незарегистрированным участникам). Ниже приведен вводный пост, с которого дискуссия была открыта. В настоящее время на форуме тема активно развивается, поэтому периодически буду размещать наиболее интересные посты различных участников.


crunk: 

Я долго раздумывал, где лучше поместить этот очерк, и решил что лучше всего в неокритицизме. Мои трактовки пассажей из писания сильно отклоняются от деревянного литерализма (раз написано в Textus Receptus, что у мухи рога - значит у мухи рога), а посему у меня не получится избежать участи быть причисленным к неокритицистам.


Этот очерк - краткая сумма моих размышлений за последние пару лет, и я даже не знаю, как его лучше начать. Конечно, как и всякий человек, я могу что-то промямлить о том, что я понимаю под христианством и рассказать свои доморощенные идеи о том, откуда оно взялось, но такой подход представляется мне малоплодотворным, ввиду высокой дискуссионности топика. Любой тезис о христианстве немедленно потонет в потоке традиционных возражений - по той же самой причине, по которой пирующим за столом трудно договориться о том, где на столе должен стоять кувшин с вином. Каждый хочет, чтобы кувшин стоял поближе к нему. Если бы не хотел, то давно бы встал из-за стола и покинул пирующих.


Мне вообще кажется, что все разговоры о христианстве, где выступающие со своими мнениями видят центр тяжести разговора в том, чтобы выставить утверждение, более весомое чем утверждение оппонента, неизбежно должны увязать в спорах о второстепеннных и несущественных деталях, т.к. за частными утверждениями о христианстве (напр. "христианство это монотеистическая религия", "Исус Христос является основателем христианства") утрачивается цельность феномена, и остается неопределенным, что же нужно под христианством подразумевать. Соответственно беседующие могут понимать под христианством самые разные вещи, неявно отождествлять христианство в целом с отдельными сторонами этого богатого историческим содержанием феномена, и в итоге получается спор слепых о слоне, где каждый говорит о своем, не имея возможности наладить контакт с собеседником, и принять его "определения".


Разумеется, если говорить отвлеченно, методологически правильнее всего было бы начать разговор о христианстве с рассмотрения человека, который стоит в его истоках - с Исуса из Назарета. Но, к сожалению, этот путь закрыт по той причине, что от жизни и учения Исуса не осталось почти никаких исторически достоверных данных (даже достоверная передача слов Исуса в Евангелиях вырывает их, однако, из того исторического контекста, в котором они были сказаны, превращая смысл слов в загадочный шифр), а сам Исус превратился в мифическую фигуру, на которую легко проецировать любые собственные представления.


Итак, методологически second best будет начать с положений, которые имеют хотя бы призрачную надежду снискать консенсус вдумчивых и заинтересованных людей, а такими положениями могут быть трактовки сказанного о христианстве в христианских писаниях. (Под христианскими писаниями я вовсе не подразумеваю какой либо канонически отобранный и обожествляемый набор книг, а просто литературу в которой отразилась ранняя рефлексия христиан о сущности того, что они представляли в своих собственных и чужих глазах).


Деяния 11,26
христианами же впервые учеников в Антиохии стали обвинять в судах.




В этом коротком пассаже сразу два анахронизма. (Интересующихся проблематикой текста Лука-Деяния отсылаю к теме танатоса Ортодоксия и ересь в раннем христианстве.) Во-первых, термин христиане возник лишь во втором столетии. В первом столетии христиане называли себя назореями (от арамейского нацурайа), и возникновение слова христиане никак не может быть приурочено к антиохийскому эпизоду в жизни Павла. Во-вторых, каверзное слово "хрематизин" - обвиняться в суде - подразумевает преследования христиан римской властью, которые также начались лишь с рубежа первого-второго столетий, приняв большой размах при императоре Гадриане (117-138). Ранее римские наместники не отличали христиан от иудеев, поэтому переносили на христиан практику веротерпимости, которую применяли к иудеям ("плати и не участвуй"). Однако при Гадриане само слово "христианин" стало означать состав преступления, в каковом качестве оно и появилось на свет. Зваться христианином в римской империи было примерно тоже самое что зваться фарцовщиком в СССР - это значило заниматься незаконной с точки зрения государства деятельностью. А из этого неизбежно вытекал судебный приговор и мученичество, и христиане, которые переняли от иудеев культ мученичества, восторженно приняли из уст римской власти новое название, которое означало мученический венец для всех, кого римские власти изобличили как христианина (если конечно не дать вовремя взятку))). Самоназвание назореи оказалось отодвинуто в сторону и забыто до такой степени, что автор Деяний не считает нужным о нем даже упомянуть.


Однако, если отвлечься от вымышленности данного антиохийского свидетельства, в нем прослеживается достаточно четкая рефлексия христиан о самих себе: ученики (в смысле: те, кто приняли учение Исуса, и не обязательно те, кто непосредственно знали Исуса и учились у него), по совокупности того что они думают, говорят и делают, называются христиане. Таким образом, на основании этого пассажа, приходим к формуле: 
Христианство есть то, что думают, говорят и делают христиане.


Разумеется, данная формула является логически циркулярной: христианство определяется через христиан, а сами христиане определяются как люди, которые представляют христианство. Однако, при всей критике, которую может вызвать такой циркулярный подход, только он является, как я думаю, способом распутать клубок, который в ином случае должен остаться не распутанной загадкой. Поясню, в чем дело, на обыденном примере. Допустим, поблизости от вашего жительства находится лес, и вас просят определить этот объект. Вы, не будучи ни ботаником, ни географом, ни зоологом, не имеете ни малейшего понятия о том что происходит в лесу и не можете сказать, что составляет его сущность. Единственное, что вы можете сделать в данной ситуации: понятийно определить лес как лес (это именно лес, а не поле, не луг и не речка; равно как христианство - это то, что думают, говорят и делают христиане, а не то что написано как "правильное понятие" в катехизисе вашей церкви, учебнике по догматическому богословию или в очередном научном труде по "истокам христианства"), и второе, что вы можете сделать в этой ситуации: локализовать лес в пространственно-временных координатах. Благодаря последней локализации вы не спутаете ЭТОТ лес с каким-либо иным лесом. В своем историческом становлении и бытии этот лес может претерпевать какие угодно изменения, старые деревья в нем могут вымереть и вырасти новые, старые породы деревьев могут вымереть и вырасти новые виды деревьев, которые никогда раньше в этом лесу не росли - и тем не менее независимо от количества прошедшего времени лес останется именно тем лесом, который вас просили определить как лес поблизости от вашего жительства. При этом лес мог претерпеть даже такие метаморфозы, что знавший его ранее может не узнать его в его нынешнем виде - ваше определение леса через тип и локализацию будет методологически безупречным.


Равно христианство, локализуясь исторически в людях, которые в начале первого столетия приняли учение и практику от Исуса из Назарета и других людей - среды в которой Исус жил и действовал - в дальнейшем стали претерпевать многообразные изменения и метаморфозы, порождая все исторически известные формы христианства, с некоторыми из которых (далеко не всеми) доводилось практически сталкиваться каждому из нас. Определить христианство позитивно, каким то учением, доктриной, набором доктрин, описанием какой-либо практики (литургической, пасторской и прочей) - невозможно. Христианство, это говоря языком математики, не константа (т.е. не постоянная сумма неизменных доктрин, практик), а историческая переменная, текущее значение которой находится в постоянном изменении и глобально не определено. Я не уверен что вообще заданы какие-либо пределы изменениям этой переменной... )))


Что же придает единство этой переменной, этому рыхлому, исторически изменчивому и текучему многообразию идей и практик, именуемому христианством? Как известно, христианство не замкнуто в среде самих христиан, оно обладает внешним воздействием. Некоторые люди, проживая в христианском окружении или христианских странах, невольно, даже не ставя себе такой цели, усваивают себе кое-что из христианского наследия. Другие люди сознательно заимствуют из христианства нечто, что им нравится или оказывается выгодным. Притом ни первые ни вторые люди вовсе не собираются становиться христианами, т.е. не собираются принимать христианство в его целостности. Для того чтобы такое влияние вовне стало возможно, требуется определенное постоянство христианских идей и практик, а такое постоянство на христианском языке называется "верой". Христианин придерживается своих идей и практик не из-за чувства долга, не по обязанности, а потому что нашел глубокое созвучие этих идей и практик со своим существом, они его "затронули" (это не значит, что "затрагивающее" человека не может меняться со временем, и затрагивающее родителей не всегда затрагивает детей). Именно этим - затронутостью - искренняя вера отличается от лицемерного подражания, и именно верой настоящий христианин отличается от человека, который только называется христианином. Именно вера, а точнее - набор христианских вер - придает христианству единство и целостность как феномену, и одновременно это же многообразие христианских вер раскалывает феномен христианства на несколько (или на множество: кому как))) течений или направлений. Для примера достаточно указать на восточное (православное) и западное (католическое) христианство, каждое из которых многократно менялось исторически, приходя в силу этого либо к резкой вражде и анафематствованию по отношению друг к другу или, напротив, к поиску согласия и точек соприкосновения. Чуть подробнее о сути различия восточного и западного христианства я скажу ниже...


Христиане сами неохотно признаются в том, насколько анекдотической стала ситуация в современном нам христианстве, когда ревностное отстаивание ЛЮБОЙ из христианских вер автоматически делает данных людей противниками других христиан, которые верят, думают и чувствуют иначе, и соответственно приходят к совсем иным практикам или к иному обоснованию тех же самых практик, с соответствующей их модификацией. По каковой причине историческое христианство в своей массе всегда погружалось в дряблый мейнстрим, который стремился минимизировать конфликты тем, что размывал и вуалировал различие христианских вер через сумму пустых банальностей, против которых никто не станет возражать ("он воскрес", "он бог", "давайте помолимся", "слушайся мужа" итп) и которые аморфно называются "общепринятой христианской верой".


Итак, формальное определение христианства мы получили, теперь нужно наполнить его содержательным рассмотрением. Для этого я стану опираться на два места из писаний, на пассаж о духовной пище из 


Дидахе 9,3
Ты, владыка вседержитель, ... нам даровал духовную пищу и питье и жизнь вечную через Исуса отрока твоего.


и на пассаж о небесном хлебе из Ев.Ин 6,31-35, где ключевая фраза 


Иоанна 6,32.35 
отец мой дает вам хлеб с небес истинный ... Я есть хлеб жизни.


Легко видно, что оба пассажа говорят об одном и том же феномене, называя его разными словами. В литературном отношении пассажи независимы, хотя бы по той причине, что формально противоречат друг другу: в Дидахе Исус есть подаятель духовного хлеба, а в Ев.Иоанна - он сам является этим хлебом. Однако на содержательном уровне пассажи согласуются легко: христианство есть духовный хлеб (ибо что такое христианство как не "духовная пища и питье и жизнь вечная через Исуса"), и сам Исус как символическое первоначало христианства мог бы сказать, метонимически, что "христианство - это я", в смысле, что без меня не было бы никакого христианства у иудеев, к которым он обращается в Ев. Ин. Равно для автора Дидахе христианство не мыслимо без его подателя Исуса (формула гласит: не просто "духовная пища и духовное питье", безразлично от кого получаемые, но "духовная пища и духовное питье ... через отрока Исуса").


Как мне представляется, именно в этой метафоре духовного хлеба, если ее развернуть, заключается сущность христианства, которая сохраняется при всех его исторических изменениях.


Покажем, для начала, что эта метафора не случайна, а прослеживается в самых ранних слоях христианского наследия. Достаточно двух примеров: иудеохристианское Дидахе имеет параллель в иудеохристианском же Ев. Мф 4,4 "Не хлебом одним будет жить человек, но всякими словами (ремата), исходящими через уста Бога." Здесь текст Псалма, вопреки смыслу оригинала, перетолковывается в точности как в Дидахе 9,3: не только материальный хлеб, дающий жизнь, образует полную жизнь человека, но слово от Бога, которое, как духовный хлеб с неба, дает вечную жизнь, и слово это принесено Исусом.


Параллель же к Ев. Ин 6,31-35 находится в самом начале: "Вначале было слово (логос) ... и слово было жизнь ... и слово стало плотью". Здесь слово, духовный хлеб, воплощается в Исусе, давая ему полное право заявить "Я хлеб жизни".


Скрепляющей силой данной метафорической конструкции является не термин (слово "хлеб" может легко быть заменено на "логос" или "пищу" или "исходящее через уст Бога" или иное), а смысловое содержание, проводящее аллегорическую параллель с обыденной жизнью. Как человек питается не ради пищи, а ради жизни, так и духовная пища (учение, вера, христианство и прочее) важны не сами по себе, а как средство сохранения человека в "жизни вечной". Пища может быть любой, податель пищи может быть любой (пусть даже не занимающий высокого положения в обществе и не имеющий большого влияния Исус назорей.), важно лишь то, что при регулярном потреблении пища поддерживает жизнь, а при большом перерыве в ее принятии наступает смерть. Поэтому постоянный прием пищи (постоянство идей и практик на протяжении жизни христианина) образует ту веру, в которой мы выше усмотрели формальный момент христианства. Далее, в отличие от материальной пищи, запасы которой кончаются и нуждаются в возобновлении, духовный хлеб неисчерпаем, он может потребляться неограниченно в любом количестве любым количеством людей, и его не убудет. Этим объясняется загадочный пассаж "Придите ко мне все трудящиеся и обремененные, и я дам вам покой". Чем таким нищий Исус, которому негде преклонить голову и который живет на подаяние, может удовлетворить "всех трудящихся"? Совсем не чудом превращения одной буханки хлеба в пятьдесят, а тем, что даст им духовный хлеб, которого хватит на всех, сколько бы ни пришло. Вы успокоитесь потому что получите средство жизни, которое больше у вас не иссякнет. Эта же идея оппозиции материального и духовного хлеба лежит в основе загадочного пассажа "Не собирайте себе сокровищ на земле, ...". Здесь духовный хлеб - неиссякаемое сокровище на небе, который, приобретенный однажды, становится залогом жизни.


Евангелисты-синоптики, передавая эти пассажи Исуса, не понимали, что речь в них идет о духовном хлебе, потому что богословская идея выражена в этих словах не терминологически, а содержательно-смысловым образом, и потому что христианство, которое они исповедовали, стало уже другим, это уже не был духовный хлеб, как он был передан через Исуса. Слова Исуса стали для них шифром, заклинанием, которое они передавали как освященное христианской традицией, но которое потеряло для них живое значение.


Это подводит нас к следующему, самому важному вопросу: Насколько вечен духовный хлеб? Конечно, он служит средством к вечной жизни, но вечно ли само средство?


Пассаж в Ев. Ин с которого я начал (6,31-35), дает совершенно однозначный ответ, хотя по причинам, которые будут позже понятны, ответ высказан не явно, а намеком. Иудей говорит: 


Иоанна 6,34
Давай нам ВСЕГДА такой хлеб. 


Исус не дает прямого отрицания этой просьбы, но в контексте всего пассажа, где он говорит о себе как о хлебе жизни, который сошел с неба и скоро опять вознесется на небо, его ответ отрицательный: "Я буду подавать вам хлеб только до тех пор, пока я с вами. ПОСЛЕ МЕНЯ МОЕГО (я - хлеб небесный) ХЛЕБА У ВАС УЖЕ НЕ БУДЕТ. Будет какой то другой." Мысль эта не случайна для раннехристианского предания, она продублирована напр. в изречении об утешителе 


Иоанна 14,18.26
Не оставлю вас сиротами... Утешитель ... которого пошлет отец во имя мое, научит вас всему
- интерполяцию "церковного редактора" я убрал


и в изречениях Исуса в Ев. Фомы 


Фомы, 13
Ученики сказали Иисусу: Мы знаем, что ты уйдешь от нас. ... Иисус сказал им: Тогда ... идите к Иакову праведному, ради которого сотворены небо и земля.
- имеется в виду Иаков, брат Исуса. 


Везде здесь в качестве подателей другого хлеба подразумевается человек, "который будет с вами". С которым у вас возможно живое общение, а не воспоминание о давно сказанных кем-то словах, которые превратились в загадочный шифр.


Духовный хлеб количественно не иссякаем, но хронологически он подобен материальному хлебу в том, что портится со временем. Только что испеченный хлеб мягок, ароматен и очень вкусен. Хлеб, которому возраст день, уже остыл и не столь прекрасен. Хлеб возрастом несколько дней - уже черствеет и требуется большое усилие разжевывания, чтобы употреблять его в пищу. Хлеб с возрастом еще больше дней становится, если его сохранять, неугрызаемой каменной коркой, а если не сохранять, то плесневеет, гниет и становится не только не питательным, а вредным для здоровья, как любая просроченная пища. Это верно в отношении любого "слова через уста Бога" - сказанные однажды, они имеют полную силу лишь в тот момент, когда сказаны, а начиная с этого момента их сила и способность быть средством "жизни вечной" неуклонно убывает, вплоть до нуля и, в зависимости от обстоятельств, до отрицательной величины.


Итак, нам осталось последнее: взвесить, что же происходит с христианством, с зачерствевшим и неугрызваемым духовным хлебом, который не может отрешиться от слов своих основателей: Исуса, Павла, святых отцов, пап, решений соборов, реформаторов (Лютера, Кальвина, Рассела и др.) и прочих? А происходит с ним следующее: Поначалу, когда духовный хлеб свеж, он обеспечивает всю полноту жизни. Не было ничего для Исуса, чтобы он не мог разрешить с позиции своей веры, она касалась всего. Исус был духовен во всей свой жизни, и такую же жизнь нес людям. Но как только хлеб черствеет, когда слова Исуса становятся формулой, догмой, заклинанием, в христианстве появляется то, что уже невозможно трактовать с позиции христианских идей, в жизни христианина обнаруживается то где эти идеи не применимы. 


Возникает то, что ныне принято называть областью секулярного, в противоположность христианскому, духовному. И первым таким секулярным стала политика, государственная власть. Уже Павел понимал, что не стоит лезть в политику римской империи с идеей христианской любви, любовь не будет там принята, и меланхолично заявил в конце жизни 


Римлянам 13,1
Всякая душа да будет покорна высшим властям


А если эти высшие власти не христианские? Все равно, всяко повинуйся. Или говоря грубее и проще: Власть - это не твое, не суйся. С ходом времени областей, куда христианам не следовало соваться, стало становиться все больше, область секулярного росла, вытесняя христианское и духовное на обочину, а потом и на задворки. Ныне христианство сохраняет свою практику только в двух местах: христиане совершают литургическую практику, богослужение ("поют и молятся") и христиане занимаются пасторским наставлением (т.е. духовным руководством отдельных христиан в их частной жизни со стороны индивидуальных наставников или коллективно, со стороны церквей). Это все. Попеть, помолиться и выслушать духовный совет, как не быть агрессивным на работе, когда тебе достался злой начальник. А как же политика? Культура? Интеллектуальная деятельность? Вся сфера интересов человека за пределами походов в храм по воскресеньям послушать и помолиться? Это все безраздельно отдано христианством - секулярному, при том, что само секулярное порождено на свет самим же христианством, как область, куда христиане решили не соваться со своим черствым и гнилым духовным хлебом, который никого уже не питает. 
И не только область влияния христианства сузилась, само христианство в значительной степени выродилась в своих идеях и практике. Что значит быть христианином в настоящее время? Для большинства (одной христианской веры, прежде всего для восточного христианства) быть христианином - это принадлежать определенной религиозной организации, Церкви. Там все скажут и всему научат, а ты лишь заботься о том, чтобы удовлетворять стандартам этой организации, церкви, чтобы тебя не вышибли вон. Эта идея была уже у Павла, когда он определял христианина как члена тела Христа, удерживаемого в нем верой в Христа. Что делает глаз или рука - не так важно, главное "быть в теле", т.е. не отречься от веры. Это христианин по принадлежности. 
Для другого большинства (другой христианской веры, прежде всего западного христианства) быть христианином - это иметь личное христианское вероисповедание, приватное, "для себя", т.е. иметь частный круг идей и личных умственных и эмоциональных установок, которые определяют индивидуальное поведение в частной жизни и отчасти в публичной жизни. Это христиане по вероисповеданию. В обоих этих случаях (в христианстве по принадлежности и в христианстве по вероисповеданию) мы имеем уполовиненную жизнь: либо практика без идей (в составе стада, которое ходит в храм или в зал царства), либо идеи без адекватной практики (личная интимная вера с уклоном в иррационализм и мистицизм, которая не может быть заявленой публично, как "таинственное" и "невыразимое", а если и заявляется, то получается детский лепет).


PS Я думаю, что восточное христианство, православие - выросло из литургии. Литургию можно осуществлять, только когда все вместе. Нужен приход, община. Восточное христианство вело идейную борьбу с распространенным на востоке иудаизмом, иудейскими общинами (вплоть до исламских завоеваний их было очень много), а иудейская религия - это религия по принадлежности (ходи в синагогу, а что ты думаешь внутри себя - твое частное дело). Чтобы перетянуть человека на свою сторону, восточные христиане должны были предложить ему альтернативу: членство в своей общине, а не ихней, иудейской.
Западное же (в основном римо-католическое) христианство - выросло из пастырского наставления, из индивидуального душеводительства, которое воспроизводило модель школы, принятой в греческой культуре (отношения: учитель - ученик). Быть "как греки" для западных христиан было всегда важнее, чем любые полемические соображения, связанные с иудеями. Влияние иудеев пресекалось на западе просто: мечом и изгнанием, что было возможным в результате кооперации и интеграции на Западе христианства и государственной власти (всегда секулярной).